* * *
О, как мы рвёмся к звёздам! –
Таща желаний хлам.
Бог создал то, что создал –
Не переделать нам.
* * *
И даже в царских палатах
Где не встречается лапоть -
Есть место обычному страху.
Вживается царь в роль монаха.
А кто-то живёт на задворках,
Мечтает о хлебных корках,
Собакою спит под скамьёй,
Оставлен любимой семьёй…
Все пляшут на пепелище –
И принц, и последний нищий.
* * *
Бьёт скалы грозная волна
И разрушается сама.
* * *
Не бывает душа из сукна,
Не бывает из птичьего пуха.
Все гораздо сложнее, братуха:
Жизнь темна,
Жизнь сера,
Жизнь светла.
Даже самый отпетый злодей
Не имеет чугунного сердца,
Вместо крови не жидкая сера…
Все сложней, все гораздо сложней.
* * *
Тучи снова хмурые -
Клочья бороды.
Волны скачут дурами,
Пена из воды.
Дождь накатит неводом,
Вскормит буйство водь.
И не надо гневаться
Нам на непогодь.
* * *
Висело оно на ветке,
Уверенность в каждой клетке.
Червём фруктоедом исхоженное,
Надменностью огороженное.
Блестело, как после «фэри», —
Все яблоку было по фене.
С виду такое хорошее.
Но с дерева было сброшено.
* * *
По укатанной дороге,
Не с сияющим лицом,
Уходили очень многие,
Думается что с концом.
Были малые и старые,
И Анюта, и Арсен, —
Где-то там — вдали растаяли,
Я считаю — насовсем.
Жизнь, иной, считает пыткой,
Жутью — эту часть пути…
Мне же хочется с улыбкой
Это поле перейти.
* * *
А я устал от зимних слов,
Их словно снега навалило,
Ещё на год перенесло,
От нежных листьев удалило.
Слова «начало» и «конец» —
По сути — есть одно и то же.
К началу движемся, быть может,
Идя к концу. Кто скажет: нет?
* * *
Борозда осенняя
Залитадождем.
Я люблю Есенина,
Песней он рожден.
И люблю я Пушкина,
Так же, заодно.
Каждому отпущено
Время и вино.
Пусть расчёта лезвие
Протыкает нас.
Я люблю поэзию.
Вот и весь рассказ.
* * *
Говорят, что в Сахаре
Цвели апельсины,
Баобабы стояли —
Гиганты — лесины.
Но пришёл с топором
Очень ранний прогресс,
И ушёл к праотцам
Апельсиновый лес.
Так что, братцы, не надо
Махать топорами:
Засахаримся.
Может такое и с нами.
* * *
Однажды все умирают,
Такие вот привилегии;
И я не могу, не вправе
Жалобы печь и элегии.
Жизнь нам дана жгучая
То шоколад, то плети,
И все же она не скучная,
Что-то вдали светит.
А кто говорил – будет масленно?
А кто говорил, будет тихо?
Только осознано массово:
Пуля, петля – не выход.
Жить надо, Всевышним велено,
Каковская жизнь ни каковская.
Нет оправдания Есенину,
А так же В. Маяковскому.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Оцените произведение:
(после оценки вы также сможете оставить отзыв)
Проза : Реальность - Андрей Скворцов Я специально не уточняю в самом начале кто именно "он", жил. Лес жил своей внутренней жизнью под кистью и в воображении мастера. И мастер жил каждой травинкой, и тёплым лучом своего мира. Их жизнь была в единстве и гармонии. Это просто была ЖИЗНЬ. Ни та, ни эта, просто жизнь в некой иной для нас реальности. Эта жизнь была за тонкой гранью воображения художника, и, пока он находился внутри, она была реальна и осязаема. Даже мы, читая описание леса, если имеем достаточно воображения и эмоциональности можем проникнуть на мгновение за эту грань.
История в своём завершении забывает об этой жизни. Её будто и не было. Она испарилась под взглядом оценщика картин и превратилась в работу. Мастер не мог возвратиться не к работе, - он не мог вернуть прежнее присутствие жизни. Смерть произвёл СУД. Мастер превратился в оценщика подобно тому, как жизнь и гармония с Богом были нарушены в Эдеме посредством суда. Адам и Ева действительно умерли в тот самый день, когда "открылись глаза их". Непослушание не было причиной грехопадения. Суд стал причиной непослушания.
И ещё одна грань того же. В этой истории описывается надмение. Надмение не как характеристика, а как глагол. Как выход из единства и гармонии, и постановка себя над и вне оцениваемого объекта. Надмение и суд есть сущность грехопадения!